Русская литература — цитаты из книг

Нога Настурции с белым полным коленом уже не искала его брючины и похмельно, разочарованно подумалось: все проходит - годы, любовь, уважение близких, миги радости, и только остается, как недостижимый пик альпиниста-фанатика проклятая дача - последнее дело жизни, крест на его совести, верная путевка в ад.

Моя знакомая как-то сказала, что одним из самых больших преимуществ взрослой жизни считает свободу от необходимости переступать трещинки на асфальте. В детстве наступить на трещинку – это же была настоящая катастрофа. А теперь хоть сто раз на дню наступай, ничего страшного не случится, проверено опытом. По-хорошему,…

Ленинград. Гигантская очередь. Люди стоят вместе часов десять. Естественно, ведутся разговоры. Кто-то говорит: – А город Жданов скоро обратно переименуют в Мариуполь. Другой: – А Киров станет Вяткой. Третий: – А Ворошиловград – Луганском. Какой-то мужчина восклицает: – Нам, ленинградцам, в этом отношении мало что светит.…

История о Вавилонской башне – это вовсе не притча о том, почему мы, бедненькие, должны теперь париться, изучать иностранные языки. А о том, что это не поможет. Но все равно надо стараться – вот прямо сегодня, здесь, сейчас – заниматься дешифровкой, буквальным, построчным переводом чужой разговорной речи, чужих жестов,…

Полнолуние сегодня, полнолуние. Хороший ежемесячный повод выйти из берегов, каждому – из своих. Потому что всякий человек – океан, и глупо всю жизнь искренне считать себя лужей, пусть даже самой глубокой и непросыхающей в микрорайоне

Надо бы не забывать нам, прекрасным и удивительным взрослым жирафам, что чьи-то глаза всегда следят за нами из зарослей. Это, разумеется, не налагает на нас обязанности опекать и заботиться; даже демонстрировать себя во всей красе вовсе не требуется. Единственное, что нужно, – не оказаться неумело раскрашенными фанерными…

В мае зеленеет не только трава, в мае зеленеют наши глаза: ночью, когда никто не видит, когда все кошки серы, наши глаза зелены от иллюзий самого разного рода. По весне зеленеет кровь – есть несколько дней в самом начале мая, когда наша кровь зелена, а тела одержимы иллюзией собственного бессмертия. Такие вещи почти все…

Понедельник сулил надежду. То есть, конечно, было жаль, что воскресенье закончилось и выспаться не удастся еще целых шесть дней кряду. Но как-никак новая неделя, после короткого, а все-таки перерыва. Казалось – а вдруг теперь все будет немножко иначе? Что-нибудь случится, что-то вдруг чудесным образом переменится, почему…

Для начала – никакого «меня прекрасного». Щепотка неизвестного вещества, которую бросили в котел – не то с приворотным зельем, не то с паэльей, – вот чем надлежит быть путешественнику. Как минимум две восхитительные лабораторные работы следует проделать ему в этом котле – узнать, во что на этот раз превратится он сам, и…

Путешествия, если правильно их использовать, становятся приключениями сознания. Затем и нужны. «Я, прекрасный, на фоне…» – такой традиционный подход лишает путешествие всякого смысла. «Я, прекрасный, на фоне собственного сортира» – дает тот же результат при значительной экономии средств и времени.

Через день, после долгих пыток огнем, финикиянка была разрублена на четыре части, которые, как требовалось обычаем, были подвешены над четырьмя воротами центрального крытого базара города.

Я не хочу быть зловещателем, но мне кажется, что единственный человеческий абсолют, как драгоценный металл, как золото, не боящийся ни ржавчины, ни времени, – это человеческая глупость.

Человек – как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать…

В поразительную эпоху мы живем. «Хороший человек» для нас звучит как оскорбление. «Зато он человек хороший» — говорят про жениха, который выглядит явным ничтожеством...

Нет, именно так: на каждой постели – книги. Я дрожу от восторга. Родные мои, неразлучные мои, ведь я не видала вас почти полгода! Шесть месяцев почти я не перелистывала вас, не вдыхала терпкого запаха типографской краски. 

Ослепительно блестел снег, ласково синела вода, золотом солнце обливало залив, горы и людей. И крепко, густо, могущественно пахло морем. Хорошо!

В одно из воскресений Сальваторе Трама впервые спускался под воду в заливе. На нем был обыкновенный серый резиновый водолазный костюм, делавший его еще шире, чем обыкновенно, башмаки с свинцовыми подметками на ногах, железная манишка на груди, круглый медный шар, скрывавший голову. С полчаса он ходил по дну бухты, и путь…

Случается, что к нему обратятся с вопросом какие-нибудь легкомысленные туристы, и тут уж им никак не отлепиться от Сашки. Он мыкает их по горам, по задворкам, по виноградникам, по кладбищам, врет им с невероятной дерзостью, забежит на минуту в чей-нибудь двор, наскоро разобьет в мелкие куски обломок старого печного горшка…

Известно, что грек — всегда грек и, значит, прежде всего любопытен. Правда, в балаклавских греках чувствуется, кроме примеси позднейшей генуэзской крови, и еще какая-то таинственная, древняя, — почем знать, — может быть, даже скифская кровь — кровь первобытных обитателей этого разбойничьего и рыбачьего гнезда.

Проснулась древняя, многовековая спайка между людьми, кровное товарищеское чувство, так мало заметное в буднишние дни среди мелких расчетов и житейского сора, заговорили в душах тысячелетние голоса прапрапращуров, которые задолго до времен Одиссея вместе отстаивались от боры в такие же дни и такие же ночи.

Поднял парус, — а ветер уже и в то время был очень свежий, — и только его и видели! Со скоростью хорошего призового рысака вынеслась лодка из бухты, помаячила минут пять своим белым парусом в морской синеве, и сейчас же нельзя было разобрать, что там вдали белеет: парус или белые барашки, скакавшие с волны на волну?

В эти дни старые хитрые балаклавские листригоны сидели по кофейням, крутили самодельные папиросы, пили крепкий бобковый кофе с гущей, играли в домино, жаловались на то, что погода не пускает, и в уютном тепле, при свете висячих ламп, вспоминали древние легендарные случаи, наследие отцов и дедов, о том, как в таком-то и в…

Третьи сутки дует бора. Бора — иначе норд-ост — это яростный таинственный ветер, который рождается где-то в плешивых, облезших горах около Новороссийска, сваливается в круглую бухту и разводит страшное волнение по всему Черному морю. Сила его так велика, что он опрокидывает с рельсов груженые товарные вагоны, валит…

Пропал без вести один баркас из Фороса, на котором работала артель пришлых русопетов, восьмеро каких-то белобрысых Иванов, приехавших откуда-то, не то с Ильменя, не то с Волги, искать удачи на Черном море. В кофейнях никто о них не пожалел и не потревожился. Почмокали языком, посмеялись и сказали презрительно и просто:…