Русская классика — цитаты из книг

Тот, кто не в силах справиться, установить порядок в самом себе, не имеет права пытаться это делать с другими.

... этой девушке да придать тысячонок двести приданого, из неё бы мог выйти очень, очень лакомый кусочек.

Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.

– Ну, кажись, тушат! Помогай бог! Но в голосе его все-таки слышится нотка сожаления. Когда же зарево вспыхивает и становится как будто шире, он вздыхает и отчаянно машет рукой, но по пыхтенью, с каким он старается подняться на цыпочки, заметно, что он испытывает некоторое наслаждение. Все сознают, что видят страшное…

Вид зарева действует на всех одинаково. Как барыня, так и слуги чувствуют внутреннюю дрожь и холод, такой холод, что дрожат руки, голова, голос… Страх велик, но нетерпение еще сильнее… Хочется подняться выше и увидеть самый огонь, дым, людей! Жажда сильных ощущений берет верх над страхом и состраданием к чужому горю.

Если мне говорили: «возлюби», и я возлюблял, то что из этого выходило? А выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы.

Кузнечики в степи, не заглушаемые музыкой, кричали так странно, громко и дружно, что казалось, будто кричит только один кузнечик, но кричит отовсюду: и справа, и слева, и сверху.

Думая о свидании с Ниной, он старался заранее себе его представить, невольно готовил нежные, страстные и красноречивые фразы и потом сам смеялся над собой... Для чего сочинять слова любви? Когда будет нужно, они придут сами и будут еще красивее, еще теплее.

Человек, не знающий или считающий, что он не знает страха смерти, не может разумно управлять войсками. Не испытывая страха смерти сам, он не будет знать, чего можно и чего нельзя потребовать от подчиненного. А когда приказываешь, необходимо знать, какое место занимает страх при исполнении твоего приказа. Преувеличивая…

Я все больше и больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души.

Расцеловать мне его хотелось в эту минуту — такой он стал душечка. Только буря войны своим страшным дыханием так выпрямляет и делает внутренне красивым незаурядного человека. Ничтожных она топчет ещё ниже — до грязи.

Такие бесконечно длинные дни, и столь густо напичканные лицами и событиями, бывают только в романах Достоевского и в лихорадочных снах.

Я курил махорку и перелистывал в Брокгаузе прекрасные политипажи: костюмы ушедших сто- и тысячелетий. Жена чинила домашнее тряпье. Мы оба — я знал — молча предчувствовали, что вот-вот в нашей жизни близится крупный перелом. Души были ясны и покорны. Мы никогда в эти тяжелые годы и мёртвые дни не пытались обогнать или…

Иногда, правда шутя, мы с маленькой путешествовали указательным пальцем по географической карте. Евсевия ещё помнила, смутно, бирюзовое побережье Ниццы и — гораздо отчётливее — вкусные меренги из кондитерской Фозера в Гельсингфорсе. Я же рассказывал ей — о Дании по Андерсену, об Англии по Диккенсу, о Франции по Дюма-отцу.…