Снег в сентябре (исповедь)

Мне стыдно об этом писать: меня мучают поллюции.
Именно мучают.
Не столько даже физически, сколько  — нравственно.
Даже в подростковом возрасте у меня не было столько поллюций.
Не знаю к кому обратиться: к сексологу, или к психотерапевту?
Да и не поймут они меня.
Всё же есть на свете вещи, которые нельзя понять.
А может.. обратиться к священнику?
Пишу всё это в своём дневнике и словно исповедуюсь.. ангелам.
Да, мне стали часто снится ангелы.
Хорошо, что эти записи никто не прочтёт, не услышит. А мне будет полегче.

Дело в том.. что от меня ушла девушка. Мой смуглый ангел, с удивительными глазами, как из стиха Вознесенского: безнадежные карие вишни..
Не просто ушла, а экзистенциально, по-русски — навсегда.
Мы с ней поссорились и она, хлопнув дверью в ночи, ушла.
Есть в звуке хлопнувшей двери, что-то мистическое: словно пощёчина ангела —  бессмертной душе, за причинённую боль, которую ты не видел, словно боль — призрак.
Я прижал руку к груди: в груди стало больно, холодно и пусто.
В груди словно настала осень и сердце — последний, ало-трепещущий лист, вот-вот сорвётся в ночь и звёзды.. вслед за любимой.
Через три дня я узнал, что любимая.. умерла.

Словно уход любимой от меня, был набран мрачным курсивом Эдгара По — навсегда.
И нельзя помириться…
Боже! Что мне гордость? На край света бы за ней… а в моём случае — с конца света за ней, на коленях, куда угодно, хоть на луну.
Но некуда идти. Нет её больше нигде!
Когда у меня в детстве умер папа, я впервые осознал экзистенциальную и горькую истину: войдя в комнату с умершим человеком, комнату, в которой раньше были улыбки и счастье, на меня словно обрушилась бескрайняя тишина, именно бескрайняя, гораздо более глубокая, чем простая тишина пустой комнаты: какие-то отрицательные значения тишины, пустоты..
А любимая моя.. она была для меня целым миром, я её любил больше жизни, и когда она умерла, весь мир покачнулся тёмной пустотой и почти космическим безмолвием.
Стали пусты и нелепы прекрасные произведения искусства, милая природа - скучна и безжизненна, люди мелькают по улицам, как призраки.
Страшно жить в таком мире.. он словно разрушенный храм, заросший травой и печалью.

И почему многое в мире, самое главное, понимаешь, только утратив что-то?
Может, нечто в нас, бессознательно, специально хочет утратить.. бога ли, Родину, любимого человека, чтобы понять всем своим существом, как мы их любили? Это попытка принятия того факта, что мы не любим всем своим существом? Не живём полноценно?
Человек многое понял, утратив бога.
Это так странно.. утратив любимую, я утратил и бога.
Я даже и не подозревал, как много мне давала любимая, не только себя — целый мир, веру в бога и ощущение бессмертной души.
Я с ней иногда заходил в храм. Ставили свечку или просто стояли в благолепной, вечереющей тишине и молились.
А я смотрел только на неё, особенно прекрасную в этот миг, и нежно улыбался и словно бы тоже молился.. ей, ей одной.
Мне казалось, только рядом с ней может существовать бог и красота природы и самый мир.

И всё рухнуло. Не стало любимой, и бога не стало.
Не нужен мне бог, и мир мне не нужен без любимой. И Рай.
Странное дело. Как-то охромела моя душа..
Это что-то новое. Просто я о таком не слышал и не читал: о подобном надломе веры.
Люди спорят веками: есть ли бог, нет ли..
Теперь мне смешны эти споры: и те и те, не правы и правы одновременно.
Утратив любимую, я кое-что понял: бог действительно есть. Точнее.. был.
Как звёздочка падшая, путеводная, он промелькнул в ночи времён и погас. Умер. И теперь его больше нет.
Не было когда-то давно, когда люди сходили с ума от жестокого безумия мира, и нет его сейчас.
И не будет больше никогда.

Утратив любимую, я осознал, что от избытка нежности в груди, нерастраченной, бесприютной, можно не только сойти с ума, но и умереть: мне порой кажется, что эта нежность приподнимает меня вверх, и ноги мои вот-вот оторвутся от земли, словно нежность стремится слиться с той красотой и вечностью, в которых пребывает сейчас любимая.
Боже мой! Сколько неземной нежности у меня осталось в сердце! Я как царь, в пустом царстве на необитаемом острове, с сокровищами немыслимыми, но некому их раздать, не у кого купить даже хлеба: я нищий из нищих..
Любимой в мире больше нет и нежность мне разрывает грудь.
Она ширится, растёт и нет ей исхода.
Мне даже кажется, в моей груди, нежности к любимой хватило бы на сотни жизней, на десятки веков!
И эти века словно бы рушатся и гаснут в груди, без любимой: я проживаю без неё сотни и сотни лет за ночь, и старюсь бессмертной душой.
Иногда, по ночам, я словно бы слышу стоны и молитвы из прошлых и грядущих веков: голоса из под завалов на разных языках..

Я буквально задыхаюсь от нежности к любимой и ощущаю  — это так странно, — как моё сердце под грудью, словно бы бьёт ножками, как ребёночек, которого я зачал от любимой моей.
Ах, я был так нежно преисполнен любимой, что когда её не стало, я словно бы чуточку стал ею, нечто вечным в ней: я вдохнул её в себя, целиком..
Платон писал в Пире о том, что когда-то на земле жили таинственные андрогины, они совершили что-то греховное и бог проклял их, и одно существо — разделилось на мужчину и женщину, и с тех пор, одна половинка, ищет в мире, другую.
А может бог никого не проклинал?
Быть может.. это была первая ссора на земле, экзистенциально сопоставимая с грехопадением (или она и являлась грехопадением).
Женщина просто покинула ночью любимого своего, как душа после смерти покидает затихшее и печальное тело.
Женщина словно стала шелестом листвы яблоневого дерева на ветру, печалью дождя..

Нечто подобное ощущаю и я.
По ночам мне снятся странные сны: я во сне просыпаюсь в постели от шелестящей и яркой боли в груди.
Открываю глаза — у меня из груди растёт маленькое деревце, похожее на вишню и цветёт.
Я не удивляюсь этому и с кроткой улыбкой касаюсь листвы и цветов, глажу их, шепча милое, тёплое имя любимой.
После таких странных снов, в которых нет и капли эротики, только нежность, сплошная нежность, у меня и случается поллюция, от которой я просыпаюсь среди ночи и тихо плачу.
Неужели это навсегда — думал я в первые месяцы моего ада — этот бред жизни?
Смерть любимой, поллюции до конца жизни моей: у меня ведь больше не будет девушки.
Все женщины после любимой — нелепы, и внешне и духовно.
Боже, я так сойду с ума…
Было бы славно, если бы смерть любимого человека была временем года в раю: вот он умер, облетела красота мира, и через некоторое время, счастьем и весной воспоминаний, с робкой улыбкой возвращается к тебе..

В такие моменты мне казалось, что призрак моей любимой, по привычке, словно лунатик бессмертия, приходит ко мне, ложится в постель и тепло обнимает меня..
Несчастное тело, не видит этого, но смутно чувствует что-то всем обострением нервов во сне, как бы раскачивающихся в сумерках тела, как осенние обнажённые ветви в ночи, и тело словно бы хочет что-то сказать, напрягает всю нежность свою.. и не может, и плачет по-своему и рвётся куда-то вслед за сиянием сна.. и всё заканчивается моей поллюцией в постели.

В некоторой мере, моя поллюция стала спиритуалистическим символом суицида: моё тело стало как бы запястьем ангела, истекающего в ночи, нежностью и болью: тело истекает снами о любимой..
Но не всё так просто с моей мистической поллюцией: она словно мерцает в ночи. Точнее — по ночам.
Я не сразу на это обратил внимание.
Однажды, проснувшись ночью от сильной поллюции, я не мог уже уснуть, да и страшно было возвращаться в постель, словно это место преступления: там лежит плачущий призрак моей возлюбленной, и, словно в крови, перепачкана простынь.
В сумерках спальни, мужское семя на простыне и правда выглядит жутковато, ни чем не отличимо от крови. Словно кого-то убили.
Будучи подростком, у меня ночью в первый раз случилась поллюция. Спросонья, я протянул руку в область живота и мои пальцы коснулись чего-то тёплого и влажного.
У меня тогда болел живот и я в первое мгновение искренне перепугался, что истекаю кровью, что умираю.
Чуть позже, подруга мне рассказала, что когда у неё ночью, во время сна пошли первые месячные и она перепачкала постель, она перепугалась как и я, думая, что умирает.
Она улыбнулась мне мило и сказала, что мы странные и очень похожи.

Я стоял у тёмного окна, абсолютно голый, курил сигарету с вишнёвым вкусом и смотрел на фонарь, возле которого мерцали мотыльки.
Было в этом что-то языческое, словно эльфы водили хоровод вокруг костра и даже весело прыгали через него.
В какой-то миг, я задумался о чём-то своём и мерцание мотыльков, стало однообразным, как снег, тихо, чуть под наклоном, падающий у фонаря.
Снег, в начале сентября..
Улыбнувшись, я вспомнил, как в детстве, я, подружка и ещё один мальчик, возвращались из парка и ели вишни из одного кулёчка, в руках девочки.
Неожиданно пошёл сильный град.
Мы спрятались под козырьком чужого подъезда.
Девочка, положив двумя пальчиками вишенку в рот, озорно сказала: мальчики, хотите поиграть?

Мы дружно согласились, не зная даже, во что, да это было и не важно.
Нам нравилась девочка и мы готовы были исполнить любое её желание.
Нет ничего сладостней, чем пропитаться волей и желанием любимого человека, отдавшись ему целиком, став такой же нежной и трепетной его частью, как воспоминание или сон.
Да, пропитаться волей любимого.. телом и душой, как трепещущий листик на ветке — пропитывается светом зари и становится похож на янтарь.

Девочка с улыбкой посмотрела на меня, потом на другого мальчика:

- Кто первым из вас добежит вон до той яблони, под градом, того я поцелую.

Первым добежал я.
Девочка приблизилась, взяла своими руками меня за голову и медленно поцеловала в губы, а потом шёпотом, у самого лица — в лицо! — спросила: не больно было?
Вопрос касался града, но звучал двусмысленно, словно чуточку и о поцелуе и о моём чувстве к ней, словно поцелуй был нежным лучом, в котором трепетными пылинками мерцали мои сердцебиения и самая жизнь, и вне этого поцелуя, была боль и биение сердца в пустой темноте мира.
Я мог бы жить только в этом поцелуе.. на губах у любимой.
Моя жизнь длилась мгновение, ставшее вечностью, как принято говорить в романах: так забавно и грустно.. порой самые банальные вещи, дышат самым простым и вечным чувством, о котором толком не задумываются уже, а в нём быть может мудрости больше, чем в теории относительности Эйнштейна.

Так иные мотыльки живут только одну ночь.
У них даже нет пищеварения, и «уста» у них созданы только для поцелуев и слов любви.
Они подобно ангелам, рождаются и живут для любви, встречаясь под звёздами у реки и умирая.. кажется, тоже, от любви.
Так и мои губы жили всего мгновение, и я вслед за ними.. я ощутил на миг это блаженство грядущего рая, когда еда больше не нужна, никто больше не голодает и не умирают милые звери: мои губы нежно лакомились устами любимой.
Этот поцелуй я не забуду никогда, это мгновение… я вспомню и в момент смерти, это мгновение осветит крылья и силуэты ангелов, что придут за мной, это мгновение я вспомню и в раю, я пронесу его через жизнь и через цветы рая.
Вот почему оно как сама вечность. Вот почему.. и ночь без любимой, вечна. В этой бескрайней ночи можно заблудиться навек и сойти с ума.

Девочка ещё раз предложила сыграть.
Я вновь победил и даже принёс яблочко любимой и вновь мои губы жили в розовом и тёплом луче поцелуя.
На третий раз, мальчик отказался бежать.
Девочка с улыбкой промолвила:

- Не буду же я тебя просто так целовать?

- Почему? (совершенно искренне и по-детски спросил я).

И с чудесной улыбкой глаз, цвета крыла ласточки:

- Побежишь один?

Я снял промокшую зелёную футболку, сделал пару шагов под градом и обернулся на девочку.
Никогда не забуду её ласкового, жалостного взгляда, который словно хотел мне что-то сказать, остановить или даже пойти вместе со мной.
Да её взгляд, душа, и шли вместе со мной.
Я не бежал, а медленно шёл, терзаемый мукой любви и градом, идеально дополнявших друг друга.
Когда шёл обратно, девочка побежала ко мне и обняла, словно прикрыв собой: она обняла руками моё лицо, обняла меня всего, и душу и тело, и стала целовать мой лоб, глаза, губы, что-то шептавшие ей, что-то неразборчиво-нежное, как капли дождя на окне.
Её прекрасные глаза, цвета крыла ласточки, у самого моего лица, я тоже никогда не забуду.
И я готов поклясться душой, что есть в мире таинственный и нежный закон, по которому, в раю, вспомнив об этом..
В этот миг, на земле, словно бы «из пустоты», из красоты моих воспоминаний и чувств, в гнезде, на крыше дома, родится та же самая ласточка, цвета глаз моей возлюбленной.

Я стоял у раскрытого окна и курил.
Мне на миг захотелось, чтобы пошёл град.
Я бы вышел на улицу.. голый.
И просто стоял бы под градом, закрыв лицо руками: боль телесная, перебивала бы боль души, она словно взяла бы её за руку  — на руки! — и медленно пошла бы с ней куда-то, нежно целуя и успокаивая.
Мотыльки так чудесно мерцали у фонаря, что я даже вытянул руку из раскрытого окна: а вдруг и правда, снег и град пошли?
Или снег пошёл только у фонаря? Зачарованный островок зимы в сентябре…
Может и рай, бог, похожи на что-то подобное?
Любовь между мной и милой моей, была тем зачарованным островком, где был жив бог. Там было чудесно..
Почему.. было?
Я чувствую дивный аромат цветов на этом острове.
Правда, очертания острова пропадают, сливаясь с пейзажем и бесприютной грустью мира.

Так вот, я заметил, что мотыльки у фонаря, мерцают словно по каким-то орбитам, более того, эти орбиты словно повторяют очертания лепестков розы.
Я стал размышлять о периодичности моей поллюции, и меня вдруг как озарило: это было что-то похожее на мерцание в ночи, на азбуку Морзе.
Сначала я просто улыбнулся этой мысли, как нежному бреду в ночи у окна (какие только мысли не приходят к нам в ночи у окна: ах, мотыльки у фонаря так славно мерцают.. они словно созданы для мерцания, самое это слово — мерцание, могло бы быть мотыльком. В русском языке, мотыльков называли бы — мерцание. А снег — мотыльки. Первый мотылёк в ноябре коснулся плеча любимой, грустно идущей по парку...).
Но когда я стал расшифровывать.. меня всего обдало жаром мурашек.
Со мной, через тело моё и сны, через тёплую, блаженную судорогу бёдер в одинокой постели, говорила моя любимая.
Некоторые слова были отчётливыми: люблю.. мы.. навсегда.
Но некоторые слова словно бы бредили и были размыты, как пейзаж за окном, если смотреть на него через капли дождя на стекле.

Ещё будучи подростком, меня безумно привлекал пантеизм Перси Шелли и Лермонтова (в одном интервью, Бродский говорил, что они похожи, но я бы сравнил Шелли с Цветаевой) — после смерти, душа человека становится тем, что любила: цветами, дождём, милыми звёздами..
Душа сливается со вселенной!
Меня почему-то ещё в подростковом возрасте, такое «загробное существование» искушало больше, чем рай.
Мне хотелось бы только на минутку побывать в раю, увидеть Цветаеву в воздухе возле зацветшей вишни, Пушкина, прогуливающегося с крылатой Гончаровой по берегу реки, усыпанной янтарями, я бы погладил своего умершего Барсика, приласкавшегося к моей ноге и.. тихо прикрыв крыло у плеча, словно дверцу, слился бы со вселенной.

Есть в этом что-то подлинно-альтруистическое: отдавать себя без остатка тому, что любишь, словно это уже — рай: любимой женщине, милым зверям, звёздам, деревьям, дождю в сентябре..
Отдавать себя состраданию, искусству, любви вообще.
Иной раз, гуляя по парку, остановлюсь у зацветшей вишни и нежно глажу её, словно без любимой что-то во мне умерло и стало вишней, и любимая моя стала вишней и моя ладонь медленно опускается на цветы, словно пёрышко, как бы благословляя нашу любовь, лиловый трепет нашей встречи: словно обнажённые сердца бьются на ветру.
В небе летает ласточка.. красота, как в раю.
Я бы хотел, чтобы в раю было именно так.
А может это одна из тайн рая? Всё будет в нём так, как мы хотим, какой свет любви и красоты в душе, таков и загробный мир..

Подобные мои чувства усиливались.
Красота природы мерцала то там, то тут, подобно мотылькам и словно таинственно что-то договаривала за мерцанием моей поллюции в ночи.
Однажды ночью, после лёгкого дождя, я поднёс мокрую ладошку, в сверкающих каплях дождя, к лицу и улыбнулся от нежности: в свете фонаря, возле вишнёвого дерева, моя рука словно стала полупрозрачной: радужные блики порхали, перепархивали по руке, сливаясь с тайной мира и моей печалью, так что казалось, это мотыльково мерцает сама красота мира и моя рука словно бы пропиталась этой красотой.
Это случилось в ночном парке.
Я не спал уже три ночи подряд и потому этот таинственный эффект показался мне естественным искажением моих уставших глаз.

Мне хотелось умереть от нежности к любимой, как бы догнать её душу, мне хотелось стать её любимыми цветами — флоксами, вишнёвым деревом, тихим дождём.
Я уже не мог жить без любимой.
Моя поллюция — «сбилась», и при расшифровке, получался какой-то бред, иногда, довольно жуткий.
Я боялся спать. Боялся жить без любимой..
Снова пошёл дождик, довольно сильный, затрепетала листва и я вернулся домой на заре, и.. был словно громом поражён: я думал, что брежу после 3-х ночей бессонницы.
В прихожей стояли, грустно прижавшись друг к другу, тёмно-синие кеды моей любимой, с чудесной и высокой белой подошвой: в сумерках мне всегда казалось, что она идёт как бы по свету, слегка над землёй.
Откуда они здесь? Как?? Не сам же я их принёс?
Нет, не я. В них от меня ушла любимая, и я не видел больше ни её, ни кеды.

Чем-то особенным пахло в квартире. Словно запах роз с того самого райского острова.
Да, это духи любимой: тонкий аромат с оскоминкой сладкой вишни.
На цыпочках, с бьющимся и почти зацветающим сердцем, я подошёл к спальне..
Боже мой! Может я в раю?
Ангелы смилостивились надо мной и на миг перенесли душу моей любимой, уснувшую в асфоделиевых цветах в раю, в мою.. нашу постель?
Любимая лежала в постели в своей зелёной футболочке, а не в лиловой пижамке, как бывало обычно.
Я снова улыбнулся, тихо встав на колени возле любимой: это нормально. Кто ходит в раю, в пижамке лиловой?
В раю нет пижамок. А зелёные футболочки в раю есть?
Боже, о чём я думаю! Любимая снова рядом со мной! В моей постели!!

Не веря своим глазам, не раздеваясь, я тихо лёг в постель, коснулся милого носика любимой и поцеловал его, а потом поцеловал её полуоткрытые, тёплые губы..
Я боялся её разбудить, боялся, что ангелы снова заберут её в рай.
Я просто лежал и не мог наглядеться на моего смуглого ангела.
В какой-то миг, любимая тихо заплакала и закрыла лицо руками (она лежала на левом боку, лицом ко мне).
Нежно-нежно, я стал говорить ей, чтобы она не плакала, что всё хорошо, мы снова вместе, и я её не отпущу в рай или последую за ней.

Протянулся рукой к её рукам на лице, и моя рука.. тепло и прозрачно слилась с её руками.
Попытался коснуться её милого личика, и моя рука прошла сквозь него, словно бы коснувшись её мыслей и грусти: любимая издала тихий стон..
Я стал что-то смутно припоминать.
Боже.. со мной что-то случилось. Но что?
Почему любимая плачет? Она что-то шепчет сквозь пальцы у лица: я не могу без тебя, не могу!
Зачем? Зачем ты умер, любимый!?