4.5

Арон Яковлевич Гуревич – наш Дюби, Ле Гофф и где-то даже Хёйзинга. Говоришь современная отечественная медиевистика – подразумеваешь Гуревич. Задумываешься об исторической антропологии – достаешь с полки «Категории средневековой культуры».

Добралась я и до его воспоминаний. К счастью, жизнь Арона Яковлевича была достаточно спокойной – насколько это возможно в нашем богоспасаемом королевстве во второй половине XX века – и бессобытийной, поэтому триллера не ждите. Университет – библиотека – Академия. Статьи – семинары – доклады. Разумеется, каких-то подробностей быта избежать было невозможно (в основном они касаются околонаучных дрязг и неплохо передают затхло-зловонный Zeitgeist), но в целом это не «история повседневности», а «история идей». Ее хорошо читать после основных работ Гуревича, потому что она дает представление о его философском походе, позволяет проследить ход его мысли и становление как ученого – извините за пафос.

Еще одно безусловное для меня достоинство книги в том, что в ее основу легли записи лекций-бесед, и текст получился очень живым: не настолько «непричесанным», как, скажем, разговоры с Бахтиным, но все равно чувствуешь и интонацию, и эмоции. Упоминать о живом уме, эрудиции и высокой языковой культуре автора в данном случае даже как-то неловко – вы еще Эйнштейна снисходительно похвалите за то, что он разбирается в физике.

Мне мемуар был очень интересен, но я отдаю себе отчет, что он посвящен довольно специфичным темам, и не берусь рекомендовать книгу всем и каждому.