4 Хроника его жизни

Из ранних читательских впечатлений и воспоминаний Терри Пратчетта:

...впервые встретил иронию - словесное подмигивание, благодаря которому читатель чудесным образом чувствует себя соучастником событий

Люди, приходившие в библиотеку, останавливали мальчишку, таскавшего стопки книжек, и задавали вопрос типа: "Что у вас подходит для ребенка восьми лет?" А я отвечал: "книги для ребенка двенадцати лет"

О начале взрослой жизни (оставить учебу в технической школе и начать работать репортером, ведь, "чтобы стать писателем, нужны три главные вещи - владение словом, богатое воображение и сторонний источник дохода"):

я в первый и в последний раз вышел из школы через двери для учителей и отправился навстречу жизни, посвященной соединению слов в правильном порядке

Одна из тем дружеской беседы времен работы в качестве пресс-секретаря:

Однажды они обсуждали, почему хлеб всегда падает намазанной стороной вниз. Терри упомянул, что его кошки, наоборот, всегда падают на лапы. Тогда, что случиться, если приклеить намазанный вареньем хлеб на спину кошке и уронить ее? И нашли ответ: кошка, вращаясь, зависнет в воздухе. Ergo, Стол Восьмерых открыл антигравитацию - не отрываясь от обеда. ... И соль передайте.

После выхода "Цвета волшебства":

роман в жанре фэнтези может быть невероятно смешным. А невероятно смешным он был потому, что в конечном счете говорил не о слонах, не об астрономически огромных черепахах и не о волшебниках (и даже не о кошках), а о человеческих слабостях, которые автор, хоть он еще только набивал руку, уже умел показать и раскрыть уникальным образом.

Об одном детском читательском открытии и о книгах для детей взрослого Терри Пратчетта:

Какое бы удовольствие ему до конца жизни не доставляла работа над Плоским миром, в глубине души Терри всегда хотел нести людям то освобождающее чудо, что подарил ему самому в десять лет "Ветер в ивах".

О технологии ЕГО творчества:

Сюжет каждого романа разворачивался по мере написания, и в процессе Терри хранил, вращал, вертел и прокручивал его туда-обратно только в голове. А главное, без труда. И каждый нюанс истории всегда был в его полном распоряжении. ... Сам он часто использовал метафору "лоскутов": текст - это отдельные отрезы ткани, которые он сшивает воедино. чтобы получился цельный узор. ... В Терри глубоко сидело представление о романе, как о вещи, которую делают, ... что писательство сродни "полезному ручному труду".

Возможно, секрет успеха:

... буйное воображение - это хорошо, но, если хочешь увлечь читателя, твой вымысел должен неукоснительно следовать собственной внутренней логике. А уж если твоя цель в конечном счете - сатирическая, а твоя сатира - на мир, в котором мы живем, то, чтобы эту сатиру поняли, книга должна отвечать еще и логике реального мира. Вот, что, оказывается, трудно в фэнтези: чтобы в него поверили, оно должно быть реальным.

Сразу после диагноза:

Его подчинил странный инстинкт просто жить дальше, будто ничего не изменилось, даже отлично зная, что изменилось все. Казалось, его мир одновременно рухнул и остался прежним.

О работе над последней книгой:

Это была не книга, а боль. ... Книга продвигалась с трудом, мучительно медленно. Но мы знали: каждый день за работой - это день, когда Терри все еще писатель. А каждый день, когда Терри все еще писатель, - это день, когда Терри все еще жив. И мы работали.

Вот такое получилось послечтение - путешествие "по памятным местам" официальной (как заявлено на обложке) биографии Терри Пратчетта. Места эти при чтении в тексте были отчеркнуты, номера страниц выписаны в конце книги.
Впечатление. Трудно писать биографию писателя, чей талант отличается особой уникальностью, необычностью. Пример неудачи в этом плане - книга о Кэрролле Демуровой (хотя, казалось бы, кому как не ей писать такую книгу). Пишущий сам должен быть личностью неординарной и обладать даром "соединять слова в правильном порядке" так, чтобы они цепляли читателя. Из известных мне книг к таким может быть отнесена дважды мною читанная биография Льва Толстого, написанная Шкловским его особый языком и стилем. Вот этой личной авторской особости и литературности (в хорошем смысле) мне в книге недоставало.