5 Прощай! Я люблю тебя!

Как сказал сам Джонатан Сафран Фоер, ему вовсе не интересно рассказывать, что эта книга значит для него как для писателя, зато ему всегда интересно узнать, что эта книга значит для нас как для читателей.

В моем представлении эта книга прежде всего об утрате и поисках символического ключа от двери в стене, которую скорбящий воздвигает в попытке отгородиться от внешнего мира. Весь роман построен на контрастах: молодость и старость, разрушение и созидание, искренность и ложь, трезвый взгляд на вещи, сочетающийся с детской наивностью, — и бесконечный самообман. Наконец, эта история жутко смешная (чего только стоит заговоривший «череп Йорика»!) и запредельно грустная, и мне нравится, как эти два слова, вынесенные в название, постоянно обыгрываются в самом тексте.

Интересно, как автор играет с самой формой произведения, то включая в текст зачёркнутые строчки дневника и фотографии, когда историю рассказывает девятилетний Оскар, страдающий расстройством аутистического спектра, то множество коротких предложений или совсем пустые страницы, когда бабушка мальчика излагает свою версию событий, то по одному предложению на страницу или длинющие предложения мелким-мелким, совсем нечитабельным шрифтом, когда себя хочет выразить его дедушка.

Я люблю такие полифонические романы, хотя, признаюсь честно, в данном случае предпочла бы, чтобы в книге осталась только история Оскара, его бесконечно наивные, но такие трогательные «новаторские» идеи, переписка со Стивеном Хокингом, замечательные отношения с отцом и приключения на пару со стотрёхлетним стариком из соседней квартиры — эту часть я бы перечитывала бесконечно. А вот историю отношений бабушки и дедушки Оскара предпочла бы забыть как страшный сон. Есть немало вопросов и к переводу… и к корректору, пропустившему воз и маленькую тележку лишних запятых перед как и словно. Но совсем не об этом хочется думать, когда у тебя «гири на сердце» и фотоэлементы запотели.

Неважно, какая на солдатах форма. Неважно, современное ли у них оружие. Я подумала, если бы все видели то, что видела я, мы бы никогда больше не воевали.