4 Окрошка по знакомому рецепту

Для меня «Архив Шульца» по своему алгоритму сразу стал в ряд с «Лестницей Якова» Людмилы Улицкой и «Крио» Марины Москвиной. Каждая из этих трёх книг рассказывает историю русско-еврейской (вариант - чисто еврейской) семьи, где деды боролись за свободу трудящегося класса, делали революцию, строили новое общество, за уклонизм поплатились длительной ссылкой или вовсе были расстреляны, но некоторые смогли выжить и вполне себе процветали, например, в знаменитом Доме на набережной. Внуки же этих героических дедов (и авторы романов) стали диссидентами, боролись совсем за другие свободы, только и мечтали, как бы поскорее свалить из построенного непосредственно их предками социалистического общества (где жили гораздо лучше прочих трудящихся сограждан, которых откровенно презирали) за границу или хоть вывезти туда своих детей.
Все три романа в той или иной степени балансируют между фикшн и нон-фикшн – имена героев в них изменены, но реальная хроника семьи очевидна (Улицкая, например, включила в роман подлинную обширную переписку своих бабушки и дедушки).
Чем интересны названные тексты для читателя, далёкого, как правило, от этого, весьма избранного номенклатурно- интеллектуально-диссидентского социального слоя? Тем, что это кусочек нашей истории, срез жизни страны на протяжении почти всего двадцатого века. Тем, что в каждой семейной хронике можно отследить приметы времени и то, как эти приметы влияют не только на судьбы людей, но даже, кажется, на становление их характеров. Например, в романе Улицкой невольно прослеживается «вырождение» мужской линии: от революционера Якова, человека по натуре мощного, бойца - до никчёмного, потерянного его правнука-наркомана.
Да что это я всё об Улицкой, когда взялась писать о Паперном? Да потому что в линейке этих трёх романов «Архив Шульца» занимает, по моему мнению, последнее место не только по времени написания, но и по уровню воплощения уже знакомого жизненного сюжета. И хотя слог у Владимира Паперного хорош – точный, образный, остроумный (как же – сын известного в Союзе пародиста!) – где ему тягаться с такими мастерами прозы как Улицкая и Москвина. Если их романы многослойны, то текст Паперного мозаичен, эклектичен, отрывочен и обрывочен. Как говорит сам автор, он собрал его из разного рода написанных раньше отрывков и дописал за год сиденья в карантине.
В результате персонажей в «Архиве Шульца» так много, они мелькают с такой мозаичной пестротой и непоследовательностью, что в них быстро начинаешь путаться. В первой половине романа путаешься в многочисленных предках героя, предках его знакомых и предках знакомых знакомых. Во второй, посвященной диссидентам 70-х, которые в числе прочих свобод увлекались и свободой сексуальной, начинаешь путаться, кто с кем уже переспал, а кто с кем ещё нет и у кого от кого дети.
Что касается как бы само собой разумеющегося пиетета, который вроде бы должен вызывать роман по причине принадлежности его автора к окололитературно-богемному и диссидентскому кругу, так у меня его нет. Во-первых, окололитературный и литературный – это не одно и то же. Во-вторых, актуальный и даже благоговейный интерес к диссидентам возник в Перестройку, на фоне резко меняющейся идеологии, а сейчас, по моим наблюдениям, по разным причинам отношение к ним становится неоднозначным. Если я чем и восхищаюсь, то исключительно талантом Улицкой и Москвиной, которые смогли создать такие сильные романы на основе своей семейной хроники. «Архив Шульца», на мой взгляд, гораздо слабее, даже странно, что именно он попал в шорт Большой книги, а «Крио», например, в своё время не попал.
Однако, если взять текст Владимира Паперного сам по себе, вне сравнения с романами живых классиков (которого я ну просто не могла избежать) и прикидки на суперпрестижную премию, то он по-своему интересен и оригинален. Живой, остроумный язык, целая галерея характерных для каждого времени и места самобытных образов, яркие картинки мирового пространства – Москва, Абхазия, средняя полоса России (места, связанные с Пушкиным и архитектором Львовым), Рим, Венеция, Калифорния… Всё это живёт, дышит, бурлит, звучит, перебивает друг друга, даёт неповторимую картину времени и пространства.
Поэтому оценка – хорошо.