5

Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек. (Николай Гумилёв)

Очень сложно писать что-то о романе Домбровского "Факультет ненужных вещей", но написать необходимо, чтобы как можно больше людей знали об этом произведении и прочли его.
1937 год. Главный герой романа, историк Георгий Николаевич Зыбин, работающий "хранителем древностей" в музее Алма-Аты, арестован по сфабрикованным обвинениям. Ему пытаются вменить в вину всё подряд, включая расхищение социалистической собственности и намерение бежать за границу. Но поскольку всё дело шито белыми нитками, следователи добиваются, чтобы Зыбин "сам им обо всём рассказал". Несмотря на увещевания соседа по камере, некоего Буддо, уверяющего Зыбина в том, что его всё равно не отпустят, и что было бы разумнее согласиться с самым "безобидным" из обвинений, главный герой принимает решение не идти на поводу у чекистов и стоять на своём.
В романе много второстепенных героев, каждый из которых очень интересен, причём никто из них не является однозначно отрицательным или положительным персонажем. Практически все герои так или иначе связаны с Зыбиным, и он выступает своеобразной лакмусовой бумажкой, при соприкосновении с которой проявляется сущность каждого.
Кто-то, как начальник следственно-политического отдела Яков Абрамович Нейман, пытается стать частью безжалостной системы, уверяя себя, что только так можно спастись и не сгинуть в это страшное время.

Он сидел, смотрел на Зыбина, улыбался, а в глазах стоял тот же привычный, хорошо устоявшийся ужас. И все замечали это, только он не замечал и честно считал себя весельчаком.

Вот и рассуждает майор Нейман, обращаясь мыслями к покойному отцу:

Посмотрел бы ты сейчас, Абрам Ноевич, какой я мундир ношу, с какими он у меня нашивками, значками, опушечками, в каком кабинете я сижу, чем занимаюсь! Небось расстроился бы, замахал бы руками, заплакал: "Ой, Яша, зачем же ты так? Разве можно!" Можно, старик, можно! Теперь уж не я перед людьми виноват, а они передо мной. И безысходно, пожизненно, без пощады и выкупа виноваты. Отошли их времена, настали наши. А вот к лучшему они или к худшему, я уж и сам не знаю. Ну ничего, торопиться нам некуда - подождём, узнаем. Всё скоро выяснится! Всё! Теперь ведь до конца рукой подать. Я чувствую, чувствую это, папа!

Кто-то, как музейный столяр дед Середа, которого Зыбин по-своему любил и временами пропускал с ним "по маленькой", подписывает уже подготовленный следователем текст о том, что Зыбин - аморальная личность. Но тем не менее умудряется протащить для него огромный узел с яблоками апорт, которые так любит "хранитель".
Кто-то, как молодой археолог Корнилов, уже успевший несколько лет назад познакомиться с методами работы органов, теперь всеми силами пытается обелить своего знакомого, бывшего попа отца Андрея. Ему кажется, что он всё продумал и учёл, но это не так.
А однажды в камере Зыбина появляется очень интересный сосед, Георгий Матвеевич Каландарашвили. Он, будучи лично знаком со Сталиным и в своё время оказавший ему большую услугу, осмелился напомнить вождю о себе, написав тому письмо. И письмо, как ни странно, дошло до адресата. И вот старика ночью на самолёте доставили из лагеря в Алма-Ату, и ожидает он, конечно, худшего, ибо после того, как он передал сыну письмо, состоялся у него такой разговор с товарищем по лагерю:

- Отдал? Ну теперь жди - либо пулю, либо свободу.
- За что свободу-то?
- За то, что не забыл своего добра.
- А пулю тогда за что?
- А чтобы больше не вспоминал про своё добро.

1937 год. Время "Большого террора". Огромный двор алма-атинской пересылки забит арестованными. "Эти оборванцы и доходяги были счастливейшими людьми на свете. Они уже больше ничего не боялись. Их не расстреляли. Их не забили... Шум, гам, смех висели над этим проклятым местом." И осуждённые, уже готовящиеся отбыть на Колыму, верят, что всё скоро изменится, что будто бы "на столе у Вождя лежит проект нового Уголовного кодекса - расстрела нет, самый большой срок пять лет. ..."Через год - дома", - говорили они."

И только начальник пересылки, старая осторожная крыса, работавший в тюрьме с начала века, знал..., что через год из них останется половина, через два года - четверть и только, может быть, один из десяти дотянет до свободы.
(Их осталось четверо из сотни, и, встречаясь, они удивлялись, что их столько уцелело! "Нет, есть, есть Бог", - говорили они.)

Несмотря на то, что основной сюжет романа можно уместить буквально в двух абзацах, "Факультет ненужных вещей" - довольно объёмное произведение. Здесь много рассуждений о морали, о нравственности, о религии. Герои Домбровского беседуют об Иисусе, Пилате Понтийском, Иуде, размышляют о том, был ли у каждого из них выбор. В романе нет откровенного ужаса, безысходности и тоски, так свойственных произведениям Солженицына и Шаламова. На страницах "Факультета..." зачастую светит яркое солнце, заливаются птицы, зреют яблоки в колхозных садах. И от этого почему-то становится ещё страшнее.

А случилась вся эта невесёлая история в лето от рождения Вождя народов Иосифа Виссарионовича Сталина пятьдесят восьмое, а от Рождества Христова в тысяча девятьсот тридцать седьмой недобрый, жаркий и чреватый страшным будущим год.

P.S. Это фрагмент памятника жертвам политических репрессий в Санкт-Петербурге.

"К жилым домам на набережной сфинксы обращены профилями юных женских лиц, а к Неве и тюрьме «Кресты» на противоположном берегу — обнажившимися черепами." (Википедия)