Преступления моего отца находят отражение во всем, что я пишу

Автор: Майкл Най (Michael Nye)

Одним из моих литературных кумиров является Уильям Максвелл (William Maxwell), чей почти идеальный роман «Пока, увидимся завтра» (So Long, See You Tomorrow) я впервые прочитал, будучи еще студентом университета. У меня имеется два экземпляра этой книги, один из которых испещрен примечаниями и подчеркиваниями, состоящими из моих собственных заметок на полях, и записей, сделанных по меньшей мере еще двумя другими читателями. Когда Максвеллу было десять лет, его мать умерла от гриппа, болезни, которая пришла в их дом, и которую ему самому удалось пережить. Травма, полученная от смерти матери, находит отражение в каждом из его шести романов. Без этой утраты его книги не существуют. Смерть матери неотступно преследовала Максвелла.

В моем первом романе также есть черты автобиографичности. Действие романа «Все за́мки сожжены» (All the Castles Burned) происходит в 1990-е годы, в те времена, когда я был подростком. В романе рассказывается об Оуэне, мальчишке из семьи рабочих, которого принимают в частную школу, где он сразу же заводит тесную дружбу с Карсоном, одним из самых богатых и самых загадочных старшеклассников в школе. У них обоих нет отцов: у одного – на эмоциональном уровне, у другого – физически. Это вневременная история о социальном положении и мужской дружбе, о баскетболе и о первой любви. Одним из основных подтекстов романа является отсутствие отцов в жизни Оуэна и Карсона, и то, как это отсутствие доводит их сыновей до критической точки негодования и недовольства.

Из всего этого действительности соответствует только тот факт, что я тоже несколько лет посещал частную школу. Я играл в баскетбол, но я не был хорошим игроком. У меня не было таинственного лучшего друга и не было девушки. Я не склонен к насилию и никогда таким не был; я никогда не дрался на кулаках, ни разу. А мой отец был вором, который втайне от нашей семьи вел двойную жизнь вплоть до его ареста, который произошел, когда мне было двенадцать лет.

Если бы меня спросили, я бы сказал, что, в отличие от Максвелла, я не испытываю терзаний по поводу потери своего родителя. В последний раз, когда я видел своего отца, мне было шестнадцать лет. Мы с матерью и сестрой поехали на машине в Нью-Джерси на Рождество, и нам пришлось проделать длинный путь через весь штат Огайо, чтобы навестить отца в исправительном учреждении в Чилликоте. Это было более двадцати назад, и с тех пор я его не видел.

Я помню отца как человека, который всегда казался словно бы только что проснувшимся. Он был вспыльчивым и не любил, чтобы его беспокоили. Я вижу, как он сидит за столом на нашей кухне с чашкой черного кофе и читает газету, бегая глазами за как будто бы движущимися строчками. Он учился в колледже, но высшего образования не имел. Работал техником в химической лаборатории, производящей потребительские товары, такие как мыло, зубная паста и шампунь, для компании Проктер энд Гэмбл (Proctor & Gamble), настолько хорошей компании, насколько вообще можно было найти для работы в Цинциннати. На фотографиях он широко улыбается, рот до ушей. Вес отца колебался, и если он набирал слишком много, то начинал бегать по школьным дорожкам, отмечая свой вес, время и расстояние на зелено-белом разлинованном листе бумаги, который держал на своем столе. Когда он читал свои любимые книги – шпионские романы Тома Клэнси или Джека Хиггинса, то часто сидел на закрытой веранде за домом. Главным образом он запомнился мне как человек, который предпочитал находиться в одиночестве.

Свой самый первый рассказ, который я написал для литературного семинара почти двадцать лет тому назад, в мою бытность студентом в штате Огайо, был про то, как молодой человек навещал своего отца в тюрьме. А в моей первой истории, опубликованной в литературном журнале, рассказывалось о том, как отец ударил судью во время матча сына в Младшей баскетбольной лиге. Я начал писать этот роман с того самого момента, как арестовали моего отца, даже если и не делал этого в буквальном смысле. Эхо истории моего отца звучит почти во всем, что я написал, будь то художественная проза или научная литература.
Возвращаясь в то лето 1990 года… Я был уверен, что мой отец такой, каким он казался: отцом из пригородного квартала, который никогда не опаздывал к обеду и не пропустил ни одного из моих бейсбольных матчей. Он был ничем не примечателен. Он просто был моим папой. Мы были обычной семьей среднего достатка. Чего я не знал, так это того, что происходило в той, другой жизни моего отца: он забирался в дома людей, взламывал их и крал кредитные карты, редкие монеты и электронику. Я даже не знаю, почему он был вором. Наша семья не нуждалась в деньгах, и мы никогда не подозревали, что с ним действительно было что-то не так, вплоть до того самого дня, когда полиция округа Гамильтон появилась у двери нашего гаража с ордером на его арест.

Во время написания своего романа я не пытался проводить тщательных исследований. Я не хотел, чтобы история Оуэна ограничивалась фактами моей биографии, моей историей. Но сыновья никогда не могут свыкнуться с отсутствием отцов. Когда я учился в аспирантуре, один из моих друзей рассказал нам о своем отце, который умер тремя годами раньше. Мой друг сказал, что каждый раз, когда что-то происходило в его жизни, хорошее или плохое, он осознавал, что рядом не было его отца. «Моего отца там не было», – сказал он. Он казался скорее удивленным, чем грустным оттого, что отсутствие отца было для него такой невозместимой потерей, что он до сих пор даже не может произнести это вслух, не может осознать этого, ограничиваясь лишь рассказом о своем потрясении. А мой школьный друг до сих пор со слезами на глазах рассказывает о своем отце, который умер уже почти пятнадцать лет назад. Отсутствие отцов. Даже когда они есть, их нет.

Я чувствую, что должен испытывать что-то большее к своему отцу, но я не испытываю.

И все же. Вот он. Снова и снова в моих произведениях.

Все дело в том, что я не рассказывал бы сейчас об этой книге, если бы не позаимствовал собственный жизненный опыт. Книги бы просто не было. Наши родители оказывают большое влияние на то, кто мы есть. Я не мог не считаться с этим в своей книге, и я не мог не замечать этого в отношении себя. И тогда я тщательно проанализировал свою собственную жизнь, чтобы отыскать источник ярости и гнева в том подростке, моем главном герое. Гнев напоминает мне о моем отце, который настолько ненавидел свою вспыльчивость, что зачастую отгораживался от остальных членов нашей семьи, просто чтобы постараться не выйти из себя. Он кипел от злости в одиночестве и в тишине, на нижнем этаже перед телевизором, в своей мастерской в подвале, где угодно, лишь бы рядом не было людей, которым бы он мог навредить.

Я приветствую сравнение моей жизни и жизни Оуэна. Сознательное написание полу-автобиографического романа оставляет так много неразгаданного, обрывки и отголоски разных событий, о которых я даже не подозреваю, что, возможно, это поможет мне обнаружить и лучше понять их. Это тоже нормально. Спешить некуда. Изучение прошлого будет продолжаться в моем сознании и в моих произведениях до конца моей жизни.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ