Почему люди читают детективы?

Годами я слышу то одно, то другое про детективы. Почти все, кого я знаю, кажется, читают их. Они подолгу обсуждают прочитанное, а я не могу к ним присоединиться. Мне постоянно напоминают, что самые крупные общественные фигуры нашего времени, начиная с Вудро Вильсона и заканчивая Уильямом Батлером Йейтсом, крепко «подсели» на этот жанр литературы. Если не считать пару рассказов об отце Брауне  Честертона , которые меня не впечатлили, я не читал ни единого детектива со времен знакомства с одним из первых, если не самым первым из подражателей Шерлока Холмса  — ныне покойным писателем Жаком Фатреллом . Он придумал персонаж по прозвищу «Мыслящая машина» и опубликовал свой дебютный том рассказов о нем в 1907 году. Хоть Шерлок Холмс в свое время меня и очаровал, Мыслящая машина навевала на меня скуку: я забросил истории, начиная ощущать, что в свои 12 лет потихоньку перерастаю этот жанр литературы.

Однако, в силу своих текущих должностных обязанностей, я решил, что обязан приглядеться к некоторым экземплярам данной литературной школы, которые начали пользоваться столь поразительной популярностью и которые сегодня публикуются в таких количествах, что моему отделу пришлось нанять отдельного редактора, чтобы каждую неделю с ними разбираться. Дабы гарантированно иметь дело с чем-то выше среднего, я подождал, пока не выйдут новые романы от писателей, о которых знатоки особенно высокого мнения. Я начал с недавно опубликованого сборника рассказов о Ниро Вульфе от Рекса Стаута под названием «Недостаточно мертв» (Издательский дом Farrar & Rinehart).

То, что я обнаружил, меня удивило и расстроило. Передо мной просто-напросто была старая формула а-ля Шерлок Холмс, воспроизведенная с еще большей точностью, чем это осуществил Жак Фатрелл 40 лет назад — несравненный частный детектив, ироничный и чрезвычайно воспитанный, обладает превосходным умом и эксцентричными привычками; жаден до денег; считает себя художником в широком смысле слова; склонен впадать в состояние апатии с эпизодами обжорства и выращивания орхидей (как когда-то Холмс с его разрушительной тягой к кокаину и самозабвенной игрой на скрипке), однако, всегда резко возвращающийся к обычной жизни, чтобы проявить чудеса интеллектуальной неусыпности. А также — полная восхищения шестерка-ассистент, очаровательный и немного тугодумный; и энергичный, но абсолютно недоумевающий инспектор Лестрейд из Скотленд-Ярда под новым именем инспектора полиции Кремера. Практически единственное отличие заключалось в том, что Вульф был тучным и медлительным, а не худым и деятельным, как Холмс, и также ему нравилось доводить злодеев до самоубийства вместо того, чтобы передавать их в руки правосудия. Однако, персонаж Ниро Вульфа с его плотными обедами и тихими вечерами в доме номер 35 на самой дальней Западной улице даже пришелся мне по душе — он, до садизма смакующий свое диванное хобби в компании верной бутылочки пива. Я был несколько разочарован историями, вошедшими в этот недавно увидевший свет сборник — «Недостаточно мертв» и Смертельная ловушка . Однако, поскольку они короче обычного и представляют Ниро Вульфа частично отошедшим от своей обычной практики в силу необходимости пройти суровый курс подготовки к армии, я заключил, что перед мной, возможно, не самые первоклассные образчики того, на что способен автор в данном направлении, и также прочел сборник «Ниро Вульф. Альманах» (Издательский дом World). В нем содержатся 2 более ранних рассказа объемом с полноценную книгу —  Красная шкатулка и Ниро Вульф и Лига перепуганных мужчин . Однако, не один из них не вызвал во мне того восторга, на который я рассчитывал. Если более поздние рассказы Стаута смотрятся поверхностными и скудными, в этих, казалось, многовато воды — они полны затянутыми, ни к чему не ведущими и не влияющими на течение сюжета сценами. Только, когда я еще раз пробежался по историям о Шерлоке Холмсе, до меня дошло, насколько бледной и неблизкой копией оригинала был Ниро Вульф. В старинных рассказах  Конан Дойля присутствовал дух остроумия и сказочной романтики мира с кэбами, мрачными лондонскими ночлежками и отрезанными от мира загородными поместьями, который Рекс Стаут едва ли был способен воспроизвести на фоне современного Нью-Йорка. Да и ловушки были куда занимательнее — Вас хотя бы ждала комната с опускающимся потолком или змея, выдрессированная ползать по шнурку от звонка. В историях о Ниро Вульфе — несмотря на то, что в «Лиге перепуганных мужчин» эксплуатировалась довольно умная психологическая идея — разгадка оказывалась незамысловатой или предсказуемой. В итоге я почувствовал себя так, словно вскрываю огромные деревянные ящики и давлюсь упаковочной стружкой ради того только, чтобы найти на дне пару гнутых ржавых гвоздей. Я начал питать тревожное убеждение, что в целом детективы пользуются незаслуженным преимуществом писательского кодекса, запрещающего критикам раскрывать аудитории интригу — традиция, которая приводит к замалчиванию бессмысленности значительного числа данных произведений и гарантирует их авторам защиту, которой не обладает ни один писатель-представитель иного жанра. Не трудно нагнать саспенса, заставив людей предвкушать разгадку, однако, требуется определенная доля оригинальности, чтобы придумать криминальный прием достаточно самобытный, броский или забавный и вызвать у читателя чувство, что ожидание того стоило. Мне даже начало казаться, что настоящий секрет, который Рекс Стаут скрывает за напускными прихорашиваниями и бесконечными хождениями вокруг да около — скудность воображения, весь ужас которого можно осознать в последней главе, оставляющей Вас в полном недоумении.

Эксперты заявляют, однако, что это бесконечное продолжение традиций Дойля — не всё и не лучшее, на что были способны детективы за десятилетия своей популярности. Также в них присутствует загадка-головоломка, которая была доведена до высшего уровня изобретательности в произведениях Агаты Кристи . Как следствие, я прочел новую книгу Кристи Смерть приходит в конце (Издательский дом Dodd, Mead) и, признаюсь, миссис Кристи меня провела. У меня не было идей относительно личности убийцы, и это подталкивало меня продолжать чтение, чтобы узнать. Когда я наконец выяснил, я испытал удивление. Тем не менее, Агата Кристи мне не понравилась, и я не планирую читать еще одну из ее книг. Полагаю, я должен сделать скидку на то, что действие романа «Смерть приходит в конце» происходит в Египте за два тысячелетия до рождения Христа — таким образом, книга обладает нотками произведений священнослужителя Ллойда К. Дугласа, что, как я понимаю, не вполне типично для миссис Кристи («В этом мире больше нет Хея, который плавал по Нилу и ловил рыбу, смеялся, глядя на солнце, а она, растянувшись на дне лодки с маленькой Тети на коленях, смеялась ему в ответ»). Тем не менее, ее произведениям присуща безвкусица и банальность, которые кажутся мне буквально невыносимыми для чтения. Такую книгу невозможно читать — Вы пробегаетесь по ней, чтобы узнать, как был обнаружен ключ к разгадке; к ее персонажам невозможно проникнуться интересом — их независимое существование нельзя допустить даже в плоском двумерном пространстве. Автор постоянно подгоняет их под свой замысел, дабы в нужный момент они выглядели либо благонадежно, либо настораживающе в зависимости от того, которая грань характера будет служить наживкой для уже подозревающего что-то читателя. Этот раздражало меня и в случае мистера Стаута, несмотря на то, что писатель до известной степени с нуля создал персонажей Ниро Вульфа и Арчи Гудвина и предпринял некоторую попытку описать характер героев, участвующих в преступлениях. Однако, миссис Кристи в меру своего мастерства и более узкого акцента на компоненте загадки, вынуждена полностью исключить элемент читательской заинтересованности или же скорее заполнить повествовательное пространство тем, что кажется мне отвратительной пародией на него. В этом своем новом романе ей пришлось обзавестись марионетками, который годятся для целей саспенса трех уровней — сначала Вы должны отгадывать, кого убьют; затем Вы должны отгадывать, кто убивает; наконец, Вы не должны предугадать, который из двух мужских персонажей женится на героине. Это все напоминает принцип ловкости рук, когда фокусник отвлекает внимание от неуклюжих или лишних движений, которые скрывают махинации с картами. Это может слегка забавлять или удивлять Вас, как и любая ловкость рук. Однако, здесь вешание лапши на уши вызывает бесконечную скуку, а инструментарию недостает элегантности игральных карт. Опасаясь, тем не менее, оказаться предвзятым по отношению к жанру литературы, который, кажется, многие считают очень увлекательным, я перечитал  Мальтийского сокола , представляющий собой, по моему мнению, детективную классику: так, по словам критика и журналиста Александра Вулкотта, это — «лучший детективный роман, когда-либо написанный в Америке». После его публикации мистер  Хэммет стал, как когда-то подметил музыкант Джимми Дуранте, говоря про себя, «пфффф, любимцем интеллектуалов-увальней». Однако, мне сложно было понять, что именно они там, в своему 1930-м, так любили. У мистера Хэммета было-таки преимущество: он располагал реальным жизненным опытом как детектив национального детективного агентства Пинкертона и потому добавил в старую шерлоковскую формулу некоторую холодную жестокость преступного мира, что подарило читателям еще одну причину пощекотать себе нервы во времена, когда в моде был интерес к гангстерам. Тем не менее, за исключением этого, автору не хватило способностей оживить вымышленный сюжет. Как писатель, вопреки всем хвалебным одам в честь него, он, вне всякого сомнения, настолько не годится в подметки Рексу Стауту, насколько Стаут —  Джеймсу М. Кейну . Сегодня «Мальтийский сокол» смотрится ничуть не выше газетного комикса, из которого Вы день за днем узнаете о взлетах и падениях сильного мачо и прожженной, но прекрасной авантюристки.

Так в чем же заключается то волшебство детективных рассказов, которое ощущали и писатель Томас С. Элиот , и журналист Пол Элмер Мор и которое я, кажется, не способен прочувствовать? Как жанр детектив, по-моему мнению, мертв. Как полагают поклонники  Грэма Грина , рассказы о шпионах, вероятно, только сейчас переживают свой поэтический подъем. Играющие на психологическом ужасе рассказы об убийствах находятся в совершенно противоположной ситуации. Однако, непосредственно детективный рассказ принес свои подлинно бесценные плоды в середине 19 века, когда  По передал своему персонажу М. Дюпену нечто от собственной избыточной рациональности, а  Диккенс добавил своим сюжетам социально-моральной значимости, превратив окончательную разгадку тайны в откровенный символ того, что автор крайне хочет сообщить. Тем не менее, популярность жанра не угасает. Более того, за эти два десятилетия между великими войнами жанр обрел еще больше популярности, чем когда-либо, и, я полагаю, на то есть веская причина. Мир в те годы был пронизан всепоглощающим чувством вины и страхом перед надвигающейся катастрофой, которую, казалось, нет надежды избежать — ведь никогда не представлялось возможным окончательно определить виновного. Кто совершил первое преступление и кто совершит следующее? То самое убийство, которое в романах всегда происходит в неожиданный момент тогда, когда расследование идет полным ходом, и, возможно, как в одном из рассказов о Ниро Вульфе, прямо в офисе великого сыщика. Все по очереди подпадают под подозрение. На улицах кишат притаившиеся агенты; причастны ли они к делу — нам неизвестно. Все кажутся виновными; никто не кажется защищенным. А затем, внезапно, убийца обнаружен, и — слава богу! — он, в конечном счете, не похож на нас с Вами. Он — злодей, известный миру под именем Угрюмого Джорджа, а поймала его непогрешимая Сила — презирающий бандитов, вездесущий сыщик, точно знающий, как найти виновного.

1944 год.

Эдмунд Уилсон (Edmund Wilson)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ