У меня нет сомнений, что Мур повторил бы судьбу этих парижских мальчиков. В Москве сделал бы карьеру. Добился бы и богатства, и успеха. Даже если бы он не был так эрудирован и так талантлив, слава Марины Цветаевой вознесла бы его над всеми, обеспечила всеобщее внимание и всеобщий интерес. Но и он покинул бы Москву и умер, конечно, в Париже. В январе 1943-го, в том самом исповедальном письме к Муле Гуревичу, Мур предсказал: “И последняя моя мысль будет о Франции, о Париже, которого не могу, как ни стараюсь, забыть”. А что мысль эта промелькнула в голове не где-нибудь у Бельфорского льва, а на проселочной дороге северной Белоруссии, так в том не его вина. Мур был не только оптимистом, но и фаталистом. Тете Лиле и ее подруге Зинаиде Ширкевич он советовал перечитать стихотворение Мережковского “Парки”, которое ценил очень высоко: “Перечитайте <…> и вы поймете, отчего я совершенно спокоен”.

Будь что будет – всё равно.
Парки дряхлые, прядите
Жизни спутанные нити,
Ты шуми, веретено.