Когда обычно мы слышим философскую формулу — парменидовскую, — которая бесконечно повторяется в истории философии, а именно что бытие и мысль, которая его высказывает или видит, тождественны, суть одно и то же, то это — не о нашем мышлении (как ментальном инобытии его объектов) говорится, не о мышлении, заданном в номенклатуре наших способностей, — у нас, мол, есть чувственность, есть воображение, есть воля и есть еще мышление с его описуемыми частями — понятиями, суждениями, умозаключениями и тому подобным. Естественно, мы затрудняемся такое мышление отождествить с бытием. Абсурдно. И действительно абсурдно, потому что не о нем идет речь, а речь идет о том элементе, который я пытался описать, о
зависимости чего-то реально, в жизни существующего от того, совершится ли этот взгляд в бытийности наших состояний, в том числе мышления, и, наоборот, реально ли, в свою очередь, это последнее в смысле действия в нем того, что актуально есть (или нет), что действует именно присутствием (а не есть чтото делимое в цепи «другого» и содержательно распределенное в его дали и опосредованиях) и что называется «бытием в целом» как объектом метафизики (в отличие от тех или иных существований или их конкретных, предметных содержаний).